Борис житков - что я видел.

Житков Борис Степанович

Что я видел

К ВЗРОСЛЫМ

Эта книга - о вещах. Писал я её, имея в виду возраст от трёх до шести лет.

Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живёт в ней и вырастает.

Ещё раз предупреждаю: не читайте помногу! Лучше снова прочесть сначала.

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

КАК МЕНЯ НАЗЫВАЛИ

Я был маленький и всех спрашивал: "Почему?"

Мама скажет:

Смотри, уже девять часов.

А я говорю:

Мне скажут:

Иди спать.

А я опять говорю:

Мне говорят:

Потому что поздно.

А почему поздно?

Потому что девять часов.

А почему девять часов?

И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей.

ПРО ЧТО МАМА С ПАПОЙ ГОВОРИЛИ

Вот один раз приходит папа с работы и говорит мне:

Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать.

Мама мне говорит:

Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой.

Я сказал:

Почему с кошкой?

Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что:

Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь.

Мама говорит:

Я боюсь Почемучку везти - он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет.

Папа говорит:

Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять.

А если он хоть раз кашлянет, - говорит мама, - с ним нельзя ехать.

Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко.

КАК МАМА НА МЕНЯ РАССЕРДИЛАСЬ

До самого вечера я не кашлянул. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала.

Я подбежал к маме и стал кричать:

Я больше не буду! Я больше не буду!

Мама говорит:

Чего ты орёшь? Чего ты не будешь?

Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду.

Мама говорит:

Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь?

Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала:

Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму.

Почему? - сказал я.

А потому, что гадкий. Вот и всё.

Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала.

А я её всё просил:

Возьми меня! Возьми меня!

А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало!

Когда утром папа уходил, он сказал маме:

Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты.

А мама говорит:

Какие билеты? Один только билет нужен.

Ах, да, - сказал папа, - совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо.

Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка - она толстая и сердитая - и говорит:

Это ещё что за безобразие?

Я побежал к маме. Бежал и очень плакал.

А мама сказала:

Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает.

А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил:

Ну, как ты? Кашлял сегодня?

Я сказал, что "нет, ни разу".

А мама сказала:

Всё равно - он гадкий мальчишка. Я таких не люблю.

Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие.

Вот, - сказал папа, - билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать.

Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут.

И я сказал:

Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану.

А мама сказала:

Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять.

КАК СОБИРАЛИСЬ В ДОРОГУ

А на другой день папа сказал мне:

Ты больше никогда не будешь подслушивать?

Я сказал:

А почему?

А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая!

Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное.

Мама прибежала, спрашивает:

Что у вас тут?

А я к маме головой в юбку и закричал:

Я не буду подслушивать!

Тут мама меня поцеловала и говорит:

Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую.

Я сказал:

А почему один билет?

А потому, - сказал папа, - что маленьким билета не надо. Их так возят.

Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву.

А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан.

А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки.

Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал:

Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала...

С нами все соседи прощались и приговаривали:

Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике... Смотри, не вывались.

И мы поехали на лошади в город.

Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул.

Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал.

Вокзал - это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что - папа сказал даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно.

У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся.

А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать "ой", а папа просто говорит:

Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон.

Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила.

Папа схватил меня на руки и стал догонять маму. А народу так много, что я потерял, где мама, где носильщик. Из дверей наверх пошли по лесенке, и вдруг большая-большая комната. Пол каменный и очень гладкий, а до потолка так ни один мальчик камнем не добросит. И всюду круглые фонари. Очень светло и очень весело. Всё очень блестит, и в зелёных бочках стоят деревья, почти до самого потолка. Они без веток, только наверху листья большие-большие и с зубчиками. А ещё там стояли красные блестящие шкафчики. Папа прямо со мной к ним пошёл, вынул из кармана деньги и в шкафчик в щёлочку запихнул деньгу, а внизу в окошечке выскочил беленький билетик.

Я только сказал:

А папа говорит:

Это касса-автомат. Без такого билета меня к поезду не пустят вас провожать.

КАКАЯ ПЛАТФОРМА

Папа быстро пошёл со мной, куда все шли с чемоданами и узлами. Я смотрел, где мама и где носильщик, но их нигде не было. А мы прошли в дверь, и там у папы взяли билет и сказали:

Проходите, гражданин.

Я думал, что мы вышли на улицу, а здесь сверху стеклянная крыша. Это самый-то вокзал и есть. Тут стоят вагоны гуськом, один за другим. Они друг с другом сцеплены - это и есть поезд. А впереди - паровоз. А рядом с вагонами шёл длинный пол.

Папа говорит:

Вон на платформе стоит мама с носильщиком.

Этот длинный пол и есть платформа. Мы пошли. Вдруг мы слышим - сзади кричат:

Поберегись! Поберегись!

Мы оглянулись, и я увидел: едет тележка, низенькая, на маленьких колесиках, на ней стоит человек, а тележка идёт сама, как заводная. Тележка подъехала к маме с носильщиком и остановилась. На ней уже лежали какие-то чемоданы. Носильщик быстро положил сверху наши вещи, а тут мы с папой подошли, и папа говорит:

Вы не забыли? Восьмой вагон.

А сам всё меня на руках держит. Носильщик посмотрел на папу, засмеялся и говорит:

А молодого человека тоже можно погрузить.

Взял меня под мышки и посадил на тележку, на какой-то узел. Папа крикнул:

Ну, держись покрепче!

Тележка поехала, а мама закричала:

Ах, что за глупости! Он может свалиться! - и побежала за нами.

Борис Степанович Житков

Что я видел

К. Федин. Мастер

Очень лёгкий, маленький человек, с быстрыми поворотами головы и всего ловкого, крепкого тела. В подстриженных его усах белеет сединка, а он, как подросток, без ощущения веса, подпрыгнул и сел на высокий подоконник в ленинградском Доме книги. Там я и познакомился с ним много лет назад, когда начала создаваться советская литература для детей.

Однажды для одного рассказа мне понадобилось получше узнать, как делаются бочки. На лестнице Дома книги мне встретился Борис Степанович. Он спросил, что я делаю, и я сказал ему насчёт бочек.

Не помню сейчас книжек о бондарном деле, но когда-то сам был знаком с ним, - сказал он. - Вот послушай.

Мы отошли в сторонку, и тут же, на площадке лестницы, я узнал подробности о заготовке клёпки, обручей, обо всех трудностях, опасностях, болезнях и обо всём восторге бочоночного производства. Житков говорил с таким увлечением и так наглядно объяснял набивку обручей на клёпку, что я почувствовал себя перенесённым в бондарную мастерскую, слышал стук и гул работы, вдыхал аромат дубовой стружки и готов был взяться за горбатик, чтобы немножко построгать вместе с замечательным бондарем - Житковым.

Так он знал десятки ремёсел.

Принцип его письма исходил из этого знания вещей и людей. Житков в своих книгах раскрывал вещи и людей. В делании и в устройстве мира, окружающего нас, он находил увлекающую поэзию. И его рассказы увлекательно-поэтичны.

Когда он задумал писать большой роман, он очень волновался. Не потому, что взрослый читатель требовательнее детей, нет - ведь «детские» книги Житкова взрослый читает с таким же интересом, как и дети, - а потому, что это была новая, ещё не знакомая Житкову работа.

Мы сидели за маленьким мраморным столиком, у окна, выходившего на Невский проспект. Перебирая в памяти романы, мы говорили о том, как делаются книги. Житков нервничал. Ему хотелось раскрыть все эти вещи, чтобы посмотреть их устройство: они плохо поддавались.

Тогда он начал отрывочно рассказывать зимние сцены из задуманного романа, и я увидел снег, пейзаж, открывающийся за окном, - чёткий, ясный рисунок, в который, словно пером, был вписан неожиданный и совершенно живой человек - герой книги.

Он написал роман «Виктор Вавич», в котором множество находок, открытий и таких деталей, что кажется, будто автор обладал абсолютным, каким-то математическим зрением.

Мы очень часто в писательской среде применяем слово «мастер». Но мастеров среди нас не очень много. Житков был истинным мастером, потому что у него можно учиться письму: он писал, как никто другой, и в его книгу входишь, как ученик - в мастерскую.

Константин Федин

Г. Черненко. Две жизни Бориса Житкова

Мечты и сомнения

Морозным январским днём 1924 года в редакции ленинградского журнала «Воробей» появился невысокий худощавый человек в летнем пальто и кепке. Он принёс рассказ. Отдал его редактору, сам устроился на вытертом диване в гулком редакционном коридоре, закурил…

Неожиданно скоро вся редакция в полном составе вошла в коридор, чтобы поздравить нового автора с отличным рассказом.

Больше всех радовался редактор «Воробья» Самуил Яковлевич Маршак. Он понял, что в детскую литературу пришёл талантливый писатель - Борис Степанович Житков.

Житков стал писателем поздно, прожив большую часть своей жизни. Он успел объехать полмира, много повидать и пережить. Моряк, учитель, рыбак, инженер. Интересы его менялись, и очень долго Житков «не находил себя», не мог понять, в чём же состоит его главное призвание. Писательский талант раскрылся в нём как-то сразу и разгорелся быстро и ярко.

Борис Житков считал себя новгородцем, потому что родился недалеко от Новгорода. Несколько крестьянских избушек и большой дом стояли на высоком берегу Волхова. В этом доме Житковы проводили лето, а осенью возвращались в Новгород.

Отец Бориса Степан Васильевич Житков был учителем математики. Очень хорошим учителем. По учебникам, написанным им, учились арифметике и геометрии несколько поколений.

«Отец отличался общительностью, его любили, и он умел объединить вокруг себя людей, - вспоминала сестра писателя. - Он не терпел никакой небрежности ни в чём». Однако у губернского начальства Степан Васильевич доверием не пользовался. Были известны его давние связи с революционерами, «подозрительное» знакомство со ссыльными, которых в Новгороде жило немало.

Житковы решили уехать из Новгорода. Борису в то время исполнилось шесть лет. Почти всю зиму он прожил у бабушки, на окраине Петербурга, на речке Карповке. Через много лет Житков писал: «Вспоминается Карповка, бабушка, сад в снегу. Снег выше моего роста, тропинки - коридоры. С ветки снег за ворот упадёт и долго холодит спину струйками. Совсем тихо, и слышно Ново-Деревенскую конку. Я тоже начинаю конкой бегать по тропинкам. Вот совсем становится темно, и уже страшно бежать туда, откуда только что прибежал. „Конка“ начинает курсировать ближе к дому, к Мопке, что сидит на цепи и уже не лает от старости».

Это у бабушки Борис сломал пароходик, чудесную модель, чтобы поймать маленьких человечков, прятавшихся, как ему казалось, внутри пароходика. Он описал потом этот случай в рассказе «Как я ловил человечков».

Перебрались в Одессу. Новый, сверкающий мир открылся перед Борисом Житковым: море, порт, пароходы, белоснежные парусники. Они и жили прямо в гавани, на Военном молу. Мимо окон их квартиры проходили корабли.

Среди матросов, грузчиков и прочего портового люда Борис быстро стал своим человеком. С гаванскими мальчишками ловил рыбу и крабов. И со взрослыми легко находил общий язык, и те относились к нему с уважением, как к равному.

Ему была дана полная свобода. «Бегал Борис по всем пароходам, - вспоминала его сестра, - лазил по вантам, опускался в машину. Играл с ребятишками - детьми матросов, береговой команды и портовой охраны. По вечерам катался с отцом на казённой шлюпке. Шлюпка большая, висит на талях высоко над водой. Её надо спускать вдвоём, и вдвоём надо грести - враспашную. Отец на руле, а Борис с сестрами на вёслах - две пары вёсел. Грести надо по-военному строго: раз - два».

Он слушал весёлый шум порта, рассказы моряков, вернувшихся из дальних стран, греческую, турецкую, английскую, французскую речь.

Мать Бориса Татьяна Павловна была отличной пианисткой. Музыка наполняла их дом, неслась из открытых окон на улицу. «Под звуки музыки, - вспоминала сестра Житкова, - мы привыкли засыпать».

Бориса отдали во вторую одесскую гимназию. И надо же было так случиться: в том же классе, что и Житков, сидел высокий, худой, очень вертлявый гимназист, будущий писатель Корней Чуковский.

Одноклассникам Борис Житков казался важным, гордым, даже надменным. «Случалось, - вспоминал Чуковский, - что в течение целого дня он не произносил ни единого слова, и я помню, как мучительно завидовал тем, кого он изредка удостаивал разговором».

В классе знали, что Житков играет на скрипке, что у него есть собственная лодка с парусом, и лохматый дрессированный пёс, и маленький телескоп, в который можно рассмотреть кратеры Луны и кольца Сатурна.

КАК МЫ ЕЗДИЛИ В ЗООСАД

Мы с мамой сели в трамвай. И мама сказала, что мы сейчас поедем смотреть диких зверей. А я спросил:

— А они нас не заедят?

Все кругом засмеялись, и одна тетя незнакомая сказала:

— Они в клетках сидят в железных. Они не могут выскочить. Там есть маленькие лошадки. Попроси маму, она тебя покатает.

КАК МЫ В ЗООСАД ПРИЕХАЛИ

Мы в трамвае не очень долго ехали. Нам сказали, что нам скоро выходить. Мы пошли вперед, чтобы выходить.

И все нас спрашивали:

— Вы у Зоосада выходите?

Это потому, что они тоже хотели выходить. А если мы не выходим, так чтоб их вперед пустить. Нам надо было выходить, и нас пропускали. Один дядя даже сказал:

— Давайте, гражданка, я вам мальчика вынесу.

И он меня вынес. Мама сказала «спасибо» и взяла меня за руку. И мы пошли в Зоосад. Там стенка. И на стенке стоят звери. Только они не живые, а сделанные. И надо брать билет, как на поезд. Там, в стенке, окошечки, и в окошечки дают билеты.

ЗЕБРА

Мама очень скоро пошла. И вдруг она сама сказала:

— Ах, какая!

И встала. А это была за решеткой лошадь. И я думал, что на ней одеяло нашито. Потому что на ней желтые и черные полоски. А мама сказала, что никакое не одеяло, а это у нее

шерсть сама так растет. И сказала, что это зебра. Мама даже сказала:

— Ай, надо им дать поесть!

Их там две было. А они вовсе не хотели есть. Они даже на нас не смотрели. А я на них смотрел. И я потому смотрел, что они очень красивые. У них волосы стоят на шее, как щетка.

А мама вдруг сказала:

— Ах да! Слоны!

СЛОНЫ

Я увидел, что там земля идет немножко вверх. И там стоит очень большой слон.

Он такой большой, что я подумал, что не может быть и что он не живой, а сделанный. Потому что на такого по лестнице надо лезть, чтоб ему на спину залезть. Он сначала ничего не делал, так что я думал, что он правда неживой. А он живой. Он хоботом стал крутить.

Это у него из головы идет хобот. И хобот до самой земли доходит. И он хоботом как угодно может крутить. И крючком загибать. И как угодно.

Он набирал в хоботе с земли пыль, а потом всю пыль выдувал себе на спину. И живот тоже обдувал пылью.

Я все говорил:

— Почему?

А мне сказали, что это он для того, чтоб его никакие блохи не кусали. У него волос нет, а прямо толстая кожа. И вся кожа в складках. А на голове у него большие уши. Уши такие большие, прямо во всю голову. И он ими трясет и хлопает. А глазки совсем маленькие.

И все говорили, что он очень сильный и может хоботом автомобиль перевернуть. А если очень рассердится, ему ничего не стоит человека убить. Он может хоботом человека за ногу схватить и о землю хлопнуть. Только он очень добрый.

А слон стоял, стоял да вдруг пошел к нам. Он вниз к нам пошел. А я немножко испугался. Вдруг он к нам придет и начнет нас всех хоботом убивать! А он тихонько шел. Ноги у него очень толстые, прямо как столбы. И на ногах пальцы, а не видно, а только одни ногти очень коротенькие. И я думал, что это у него копыта маленькие торчат из ноги. А это ногти. Он такой ногой может кого угодно стоптать. И я стал бояться. И сказал маме тихонько:

— Я боюсь. Чего он сюда идет?

А один дядя услыхал, как я говорю, и сказал громко:

— Он боится, что слон на нас идет! Ха- ха-ха!

И все стали показывать, что там кругом сделана дорожка. А она каменная. И она вся в гвоздях. Там гвозди острым кверху стоят. Слон через нее перейти не может, потому что он себе ногу поколет. И он до нас не дойдет.

КАК СЛОН КУПАЛСЯ

Меня поставили на заборчик, чтобы я увидал, как сделана эта дорожка. И я тогда увидал, что там внизу, за этой дорожкой, есть вода. И слон пошел прямо к этой воде. Я думал, что он пить хочет, а он не пить. Он купаться хотел. Он в эту воду совсем залез. Так что только голова одна наверху была. И спина немножко.

А потом он стал хоботом набирать воду и ее выливать себе на спину. Прямо как пожарные пожар заливают.

А потом я увидел, что еще один слон купаться идет. Только он меньше этого. И мне сказали, что он небольшой, что он еще мальчик. И у него рядом с хоботом два белых зуба вперед торчат.

Я сказал:

— Ай, зубы какие!

А все стали смеяться и мне кричать:

— Это клыки! Это клыки!

А я сказал:

— А почему у большого нет?

Никто ничего не говорил, только один дядя сказал, что тот слон — мама. И что «вот у твоей мамы усов нет, так и у той слонихи клыков нет». У слоних клыков не бывает. А эта слониха взяла набрала воды в хобот да как дунет на нас водой! Так все и побежали. Все очень смеялись, и я тоже.

Житков Борис Степанович

Что я видел

К ВЗРОСЛЫМ

Эта книга - о вещах. Писал я её, имея в виду возраст от трёх до шести лет.

Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живёт в ней и вырастает.

Ещё раз предупреждаю: не читайте помногу! Лучше снова прочесть сначала.

ЖЕЛЕЗНАЯ ДОРОГА

КАК МЕНЯ НАЗЫВАЛИ

Я был маленький и всех спрашивал: "Почему?"

Мама скажет:

Смотри, уже девять часов.

А я говорю:

Мне скажут:

Иди спать.

А я опять говорю:

Мне говорят:

Потому что поздно.

А почему поздно?

Потому что девять часов.

А почему девять часов?

И меня за это называли Почемучкой. Меня все так называли, а по-настоящему меня зовут Алёшей.

ПРО ЧТО МАМА С ПАПОЙ ГОВОРИЛИ

Вот один раз приходит папа с работы и говорит мне:

Пускай Почемучка уйдёт из комнаты. Мне нужно тебе что-то сказать.

Мама мне говорит:

Почемучка, уйди в кухню, поиграй там с кошкой.

Я сказал:

Почему с кошкой?

Но папа взял меня за руку и вывел за дверь. Я не стал плакать, потому что тогда не услышу, что папа говорит. А папа говорил вот что:

Сегодня я получил от бабушки письмо. Она просит, чтобы ты с Алёшей приехала к ней в Москву. А оттуда он с бабушкой поедет в Киев. И там он пока будет жить. А когда мы устроимся на новом месте, ты возьмёшь его от бабушки и привезёшь.

Мама говорит:

Я боюсь Почемучку везти - он кашляет. Вдруг по дороге совсем заболеет.

Папа говорит:

Если он ни сегодня, ни завтра кашлять не будет, то, я думаю, можно взять.

А если он хоть раз кашлянет, - говорит мама, - с ним нельзя ехать.

Я всё слышал и боялся, что как-нибудь кашляну. Мне очень хотелось поехать далеко-далеко.

КАК МАМА НА МЕНЯ РАССЕРДИЛАСЬ

До самого вечера я не кашлянул. И когда спать ложился, не кашлял. А утром, когда вставал, я вдруг закашлял. Мама слышала.

Я подбежал к маме и стал кричать:

Я больше не буду! Я больше не буду!

Мама говорит:

Чего ты орёшь? Чего ты не будешь?

Тогда я стал плакать и сказал, что я кашлять не буду.

Мама говорит:

Почему это ты боишься кашлять? Даже плачешь?

Я сказал, что хочу ехать далеко-далеко. Мама сказала:

Ага! Ты, значит, всё слышал, что мы с папой говорили. Фу, как нехорошо подслушивать! Такого гадкого мальчишку я всё равно не возьму.

Почему? - сказал я.

А потому, что гадкий. Вот и всё.

Мама ушла на кухню и стала разводить примус. И примус так шумел, что мама ничего не слыхала.

А я её всё просил:

Возьми меня! Возьми меня!

А мама не отвечала. Теперь она рассердилась, и всё пропало!

Когда утром папа уходил, он сказал маме:

Так, значит, я сегодня еду в город брать билеты.

А мама говорит:

Какие билеты? Один только билет нужен.

Ах, да, - сказал папа, - совершенно верно: один билет. Для Почемучки не надо.

Когда я это услыхал, что для меня билета не берут, я заплакал и хотел побежать за папой, но папа быстро ушёл и захлопнул дверь. Я стал стучать кулаками в дверь. А из кухни вышла наша соседка - она толстая и сердитая - и говорит:

Это ещё что за безобразие?

Я побежал к маме. Бежал и очень плакал.

А мама сказала:

Уходи прочь, гадкий мальчишка! Не люблю, кто подслушивает.

А вечером папа приехал из города и сразу меня спросил:

Ну, как ты? Кашлял сегодня?

Я сказал, что "нет, ни разу".

А мама сказала:

Всё равно - он гадкий мальчишка. Я таких не люблю.

Потом папа вынул из кармана спичечную коробку, а из коробки достал не спичку, а твёрдую бумажку. Она была коричневая, с зелёной полоской, и на ней буквы всякие.

Вот, - сказал папа, - билет! Я на стол кладу. Спрячь, чтобы потом не искать.

Билет был всего один. Я понял, что меня не возьмут.

И я сказал:

Ну, так я буду кашлять. И всегда буду кашлять и никогда не перестану.

А мама сказала:

Ну что же, отдадим тебя в больницу. Там на тебя наденут халатик и никуда пускать не будут. Там и будешь жить, пока не перестанешь кашлять.

КАК СОБИРАЛИСЬ В ДОРОГУ

А на другой день папа сказал мне:

Ты больше никогда не будешь подслушивать?

Я сказал:

А почему?

А потому, что коли не хотят, чтобы слышал, значит, тебе знать этого не надо. И нечего обманывать, подглядывать и подслушивать. Гадость какая!

Встал и ногой топнул. Со всей силы, наверное.

Мама прибежала, спрашивает:

Что у вас тут?

А я к маме головой в юбку и закричал:

Я не буду подслушивать!

Тут мама меня поцеловала и говорит:

Ну, тогда мы сегодня едем. Можешь взять с собой игрушку. Выбери, какую.

Я сказал:

А почему один билет?

А потому, - сказал папа, - что маленьким билета не надо. Их так возят.

Я очень обрадовался и побежал в кухню всем сказать, что я еду в Москву.

А с собой я взял мишку. Из него немножко сыпались опилки, но мама быстро его зашила и положила в чемодан.

А потом накупила яиц, колбасы, яблок и ещё две булки.

Папа вещи перевязал ремнями, потом посмотрел на часы и сказал:

Ну, что же, пора ехать. А то пока из нашего посёлка до города доедем, а там ещё до вокзала...

С нами все соседи прощались и приговаривали:

Ну вот, поедешь по железной дороге в вагончике... Смотри, не вывались.

И мы поехали на лошади в город.

Мы очень долго ехали, потому что с вещами. И я заснул.

Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона, то о железо очень больно убьёшься. Оттого и говорят, чтобы не вылетел. И вокзала я никогда не видал.

Вокзал - это просто большой дом. Наверху часы. Папа говорит, что это самые верные часы в городе. А стрелки такие большие, что - папа сказал даже птицы на них иногда садятся. Часы стеклянные, а сзади зажигают свет. Мы приехали к вокзалу вечером, а на часах всё было видно.

У вокзала три двери, большие, как ворота. И много-много людей. Все входят и выходят. И несут туда сундуки, чемоданы, и тётеньки с узлами очень торопятся.

А как только мы подъехали, какой-то дяденька в белом фартуке подбежал да вдруг как схватит наши вещи. Я хотел закричать "ой", а папа просто говорит:

Носильщик, нам на Москву, восьмой вагон.

Носильщик взял чемодан и очень скоро пошёл прямо к двери. Мама с корзиночкой за ним даже побежала. Там, в корзиночке, у нас колбаса, яблоки, и ещё, я видел, мама конфеты положила.

Оценил книгу

Лучшей рецензией к этой книге могли бы стать вступительные слова самого Бориса Житкова. Привожу их:

Эта книга - о вещах. Писал я ее, имея в виду возраст от трех до шести лет.
Читать ее ребенку надо по одной-две главы на раз. Пусть ребенок листает книгу, пусть рассматривает, изучает рисунки.
Книжки этой должно хватить на год. Пусть читатель живет в ней и вырастает.

Остается только удивляться и восхищаться языковому мастерству Житкова, который настолько четко уловил особенности психологии младшего возраста, что написал книжку от первого лица маленького мальчика именно таким языком, каким говорят 5-летние дети, с учетом лексики, стилистики, синтаксических конструкций, языковых форм и конструкций, запас которых у ребенка очень мал, но все же при особом подходе может стать содержанием интересной книги.
Итак, эта книга о вещах. Мальчик Алеша впервые в жизни узнает о железной дороге, гостиницах, Москве, московском метро, московском зоопарке, мавзолее и т.д. Потом он едет на пароходе, оказывается в Украине, видит украинскую культуру и быт, сельское хозяйство. И ему все увиденное очень интересно. Недаром его называют Почемучкой – он по тысяче раз на дню спрашивает о сути всех вещей – «почему»?
Книга написана очень давно, в том издании, в котором я ее читал, помнится, описывается желание Почемучки увидеть Сталина, а мама ему говорит, что это нельзя, потому что Сталин много работает, и ему некогда, В этом отношении очень интересно содержание книги. Ведь Москва совсем уже не такая, как при Сталине, и самолеты не трясут, и метрополитеном никого не удивишь. Но временнОй разницы в книге не замечаешь даже теперь. Разве что в Украину теперь просто так на пароходе не уедешь. И даже несколько несоответствующие современности картинки (а в книге они во множестве на каждой странице" также ничего не портят.
Читайте книгу детям как предписал Житков, и ее хватит на год.

Оценил книгу

Написано просто замечательно, как будто действительно рассказывает четырёхлетний мальчик. Шкодный, любознательный, ранимый, доброжелательный, открытый. Картина мира маленького ребёнка передана мастерски. Например, моменты, когда, бывало, не знаешь значения какого-то слова, но думаешь, что знаешь, вот и получается:

Я думал, что железная дорога такая: она как улица, только внизу не земля и не камень, а такое железо, как на плите, гладкое-гладкое. И если упасть из вагона,
то о железо очень больно убьёшься.

Я очень ясно помню такие свои предположения из детства. Так, я была уверена, что в школе для собак учитель тоже собака, просто самая умная.

Действие книги происходит в тридцатых годах двадцатого века. Маленький Алёша-Почемучка путешествует сначала на поезде, потом на пароходе, а потом на самолёте. Он побывал в Москве и Киеве, был в зоопарке и дворце пионеров, гулял по лесу и даже недельку пожил в колхозе. Все события описываются простыми предложениями, но от этого описания не теряют своей красочности и живости, эффект присутствия не покидал меня ни на минуту.

...там стоял на длинных ногах страус. У него снизу длинные ноги, а потом он сам, а потом наверх идёт шея. Длинная-предлинная. И на шее голова.

Книга полностью лишена занудных размышлений о том, какая детство прекрасная пора, но весь текст - это концентрированное детство с его бесконечными вопросами, разбитыми коленками, обидами, восторгами, повседневной новизной, страхами и непосредственностью. И лета в этой истории тоже до краёв.

Честно признаюсь, что была удивлена тем, как почемучкина бабушка, простая советская учительница имела возможность жить и работать в Киеве, а на дачу каждый год ездить в подмосковье. Доступность и распространённость водного транспорта - это вообще моя больная мозоль. А ещё, на празднике в украинском селе все были одеты в вышиванки и венки, и никто никого не гнобив и даже не катував.

Оценил книгу

Не знаю, к чему это ближе: к рецензии или к истории, но пусть все-таки будет первое - рецензия-воспоминание.

Для меня эта книга - своего рода точка отсчета. Именно с нее все и началось...

Я помню то детское чувство, когда тебе почти 6, ты читаешь по слогам - так медленно, что порою дойдя сквозь тернии слов до точки, забываешь с чего начиналось предложение. И поэтому я чаще брала в руки знакомые книжки, которые знала наизусть (ну или почти...). А в это время с книжных полок на меня смотрели пузатые корешки (они толщиной - в мою ладонь) - недосягаемые, но такие манящие.
Так вот... Книга "Что я видел" - это книга. которая открыла мне двери в мир больших, можно даже сказать настоящих, книг.
"Что я видел" - крупная особь, но написана она не просто для детей, она написана как будто самим ребенком - таким же как ты (ведь ты ешь на завтрак ту же кашу, тоже любишь кататься на трамвае и у тебя тоже есть бабушка, почти такая же как там). В ней в основном простые предложения - какими и ты говоришь. И рассказывается про события эпохи раннего детства, которые были и с тобой и ты их еще прекрасно помнишь... а еще про то, что так волнует тебя сейчас... а еще про то, о чем ты мечтаешь - раньше ты, может быть, и не думал об этом, а теперь прочитал и почувствовал: мечтаю!

Это сейчас по прошествии лет можно запечатлеть эту радость в слове. сказав, что все дело в том, что "Что я видел" подарила мне первое ощущение того, что книга может быть не просто интересной, но близкой твоему сердцу... Но когда мне было почти 6 я так не говорила, но начала искать это ощущение во всем, что меня окружает... И в первую очередь, конечно, в книгах... :)